Хорал [litres] - Кент Харуф

она то сидела в своей спаленке, то выходила из нее, занималась новой кроваткой, одеялами и постельным бельем, наводила порядок в своей комнатке, чистила то, что не было грязным, поправляла то, что не было в беспорядке, протирала пыль там, где пыль и не успевала накапливаться с тех пор, как она вернулась из Денвера. В итоге она подготовилась больше, чем дважды: упаковала и перепаковала вещи в большую дорожную сумку как минимум два раза – то, что ей могло пригодиться в больнице, включая ночнушку, прокладки, детскую одежду, – все, что ей понадобится, судя по книгам, все, что Мэгги Джонс посоветовала ей взять с собой. Прежде она думала, что позвонит Мэгги в день, когда начнутся схватки, но теперь решила этого не делать. Она решила позвонить ей позже из больницы, когда будет что сообщить наверняка. У нее возникло желание остаться с этим наедине. Это только для нее и для них, стариков-братьев, а других не касается. Она решила, что они заслужили это. Так что она занимала себя делами по дому и в своей комнатке, ждала, пока схватки станут сильнее и определеннее, и уже ближе к вечеру, в пять часов, вышла к загону, где работали братья, и стояла в ожидании у дощатого забора, пока они не отвлеклись от коров и телят, которых обследовали, и не увидели ее. И когда они оглянулись, она сообщила:

– Началось. Я просто говорю. Я пока не хочу ехать в город. Слишком рано. Врач сказал, пройдет еще время после того, как начнутся схватки, часов двенадцать или около того, он так сказал, так что спешить некуда. Я просто предупреждаю.

Они держали большого рыжего теленка: завалили его набок и прижали к земле в загоне, чтобы осмотреть, пока взволнованная мать мрачно следила за ними с расстояния примерно десяти футов. Братья Макфероны взглянули на девушку. Затем будто бы все сразу поняли, оба и одновременно, сообразили, что она пытается им сказать. Ослабили веревку, теленок взревел, вскочил на ноги и просеменил к матери, спрятавшись за нею, и старая корова принялась лизать его, успокаивая, утешая, пока двое мужчин подбежали к забору, туда, где стояла девушка, и спросили:

– Это оно? Ты уверена?

– Да, – ответила она.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Рэймонд.

– Нормально.

– Но тебе не стоило даже приходить сюда, – сказал Гарольд. – Ты должна быть в доме.

– Я просто пришла сообщить, – ответила она. – Что началось.

– Да, но… – проговорил он, – черт возьми, Виктория, тебе даже нельзя быть на ногах. Ты должна вернуться в дом. Здесь тебе не место.

– Со мной все нормально, – возразила она. – Я просто хотела сказать вам. Я уже ухожу.

Она повернулась и пошла назад. Они стояли вдвоем у забора, смотрели, как эта хрупкая юная девушка с большим животом и длинными черными волосами, падавшими ей на спину, осторожно идет, освещенная вечерним солнцем, медленно выбирая, куда ступать на изрытой шинами гравийной дорожке. Разок она остановилась, еще не добравшись до дома. Тихо постояла, склонив голову, придерживая живот, ожидая, пока пройдет схватка, и вскоре подняла голову и продолжила путь. Пять минут спустя братья Макфероны, не сговариваясь, даже не приняв явного решения, загнали коров с телятами назад на пастбище, закончили работать в загоне и последовали за девушкой, один за другим, в дом.

Они нашли ее в комнате, она лежала на старой мягкой двуспальной кровати. Склонились над ней. Сообщили, что, по их мнению, ей нужно встать, потому что они хотят отвезти ее в город уже сейчас, а не ждать дольше, что так, на их взгляд, будет гораздо лучше и безопаснее, они не хотят рисковать; сказали ей вставать аккуратно, они отвезут ее прямо сейчас, и вообще она одновременно должна торопиться и делать все медленно. Но она просто посмотрела на них и повторила:

– Еще рано. Я не хочу доставлять беспокойство и выставлять себя дурой.

Так что они ждали до конца дня. Ждали, пока заходило солнце. Потом солнце село, стемнело. Братья зажгли в доме свет. Рэймонд пришел на кухню, приготовил на плите ужин на троих. Но, когда еда была готова, девушка есть отказалась – вышла и посидела с ними за столом, попила теплый чай без ничего. Разок, пока она сидела с ними, пришли схватки, и она уставилась прямо перед собой, дышала, а когда волна боли стихла, оглянулась на братьев и улыбнулась им, пренебрежительно махнув рукой. Они следили за ней, сидя за столом напротив, пораженные. Потом она поднялась и вернулась в свою комнату, прилегла. Братья переглянулись. После они встали, прошли в гостиную, зажгли торшер и делали вид, будто читают «Вестник Холта». Было очень тихо. Каждые двадцать минут или около того один или другой вставал, подходил к двери ее комнаты и глядел, как она лежит в старой постели.

Затем около девяти вечера девушка вышла из своей комнатки в столовую с сумкой. Встала у стола из грецкого ореха.

– Думаю, нам надо ехать сейчас, – сказала она. – Думаю, пора.

В больнице медсестры задали ей все вопросы. Имя, предполагаемая дата родов, группа крови, отошли ли воды и когда, какие у нее схватки, как часто, какой продолжительности, где она их чувствует, какое кровотечение, насколько сильное, какого цвета, чувствует ли движения ребенка, что она в последний раз ела и когда, на что у нее аллергия, на какие лекарства. Она отвечала на все эти вопросы терпеливо и вдумчиво, пока братья Макфероны стояли в молчаливой панике и невыносимом отчаянии, ожидая рядом с ней возле регистратуры, когда эти бессмысленные расспросы закончатся и ее отвезут в безопасное место. Затем медсестры укатили ее в предродовую палату, а братья остались ждать в коридоре; она переоделась в свободный больничный халат, и медсестра осмотрела ее и после сказала, что раскрытие всего три сантиметра. Она снова спросила девушку, как долго у нее продолжаются схватки. Та повторила. Тогда да, весьма вероятно, что придется еще подождать, поскольку раскрытие небольшое. И все же никто не может сказать точно, сколько времени это займет: она сама наблюдала случаи, когда ребенок рождался очень быстро, после того как решал выйти на свет, так что будем надеяться.

Спустя час без изменений медсестры позволили братьям Макферонам прийти к девушке и остаться с ней в предродовой палате. Девушка попросила медсестер впустить их. Они вошли очень тихо и осторожно, держа в руках шляпы, будто посещали какое-то официальное или религиозное мероприятие, на которое опоздали по обстоятельствам вне их контроля, несмотря на лучшие намерения, уселись у стены возле кровати и поначалу